Введение
Михаил Бахтин был одним из величайших русских литературоведов и культурологов, который обрел достойное уровню его творчества признание уже только после смерти. Его работы, посвященные Федору Достоевскому, Франсуа Рабле, теории европейского романа обрели широкую известность не только в России, но и во многих других странах, прежде всего — во Франции. До сих пор существуют научно-исследовательские центры при университетах, изучающие наследие русского ученого и занимающиеся адаптацией его идей и методов в принципиально новых областях изучения.
Такие изобретенные Бахтиным понятия как смеховая или карнавальная культура, полифония, духовный верх и телесный низ плотно вошли в обиход современных наук об искусстве и культуре в целом. Но центральной и самой важной смысловой единицей в философии Бахтина, по праву можно назвать концепцию диалога. Именно диалог как простейшая форма взаимодействия лежит в основе любой творческой деятельности человека. Мы сталкиваемся с диалогом в разных формах, как на уровне отдельных произведений искусства (диалог разных мировоззрений внутри романов Ф. Достоевского), так и в форме межличностной коммуникации (например, дискуссия Мартина Лютера и Эразма Роттердамского вокруг свободы воли в их трактатах).
Но, пожалуй, самой масштабной и многогранной формой диалога является диалог целых отдельных культур. Идеи Бахтина в отношении диалога культур могут дать важный ключ к пониманию межстрановой, внешнеполитической коммуникации, для всех, кто профессионально занимается данной проблемой. Поэтому в этой статье я предлагаю читателю ознакомиться с представлением Бахтина о межкультурном взаимодействии. Но прежде чем переходить непосредственно к этому аспекту творчества русского философа, следует сперва в общих чертах раскрыть, что конкретно он понимал под культурой и формами её взаимодействия.
Временное измерение культур
В работе «Ответ на вопрос редакции “Нового мира”» 1970 года Бахтин лишь косвенно затрагивает собственно вопрос представителей журнала о современном на тот момент состоянии литературоведения.
Куда интересней рассмотреть идеи о природе культуры, которые Бахтин формулирует в попытке ответа. Первая мысль, которую высказывает русский философ – литература как объект для исследования не должна рассматриваться в «отрыве от глубокого анализа культуры». Бахтин хвалит Н. Конрада, Д. Лихачева и Ю. Лотмана за то, что эти ученые «стремятся понять литературные явления в дифференцированном единстве всей культуры эпохи» (Бахтин, 1986, с. 349). Только так возможно изучать объекты культуры не через призму поверхностной борьбы разных направлений и журналистской критики, но непосредственно раскрывая их значение.
Однако гораздо более пагубной Бахтин считает попытку замкнуть культурное явление исключительно в одной эпохе его создания. Классический, «школьный» анализ, например литературных произведений, обычно предполагает рассмотрение современности и ближайшего прошлого эпохи создания этого произведения. Но Бахтин считает такой подход в корне неверным. Дело в том, что подлинно великие произведения подготавливаются на протяжении многих предшествовавших веков, «в эпоху же их создания снимаются только зрелые плоды длительного и сложного процесса созревания» (Бахтин, 1986, с. 350). Таким образом творения культуры нельзя понимать в отрыве от вневременного диалога, они живут в веках, в большом времени.
Если бы это было не так, и смысл произведений можно было сводить к отдельным проблемам той или иной прошедшей эпохи, то они теряли бы всякое содержание для живого читателя в настоящем времени. Бахтин приводит знакомый многим пример плохого урока литературы в средней школе, на котором некоторые произведения могут изучаться исключительно через роль борьбы с крепостным правом.
Но при таком подходе, с исчезновением крестьянства XIX века, многие классические произведения потеряют какую-либо ценность для прочтения сегодня. Тем не менее этого не происходит, и русская классика не теряет своей актуальности. Бахтин подчеркивает, что эта временная связь с будущим возможна только благодаря существенной связи культуры с её прошлым. И только абсолютно актуальное произведение, существующее «все сплошь сегодня» замыкается на своей эпохе как неспособное к диалогу.
Можно сказать, что таким взглядом на эволюцию культуры во времени Бахтин во многом предугадал последующее развитие культурологии и эстетики. Параллельно русскому философу концепцию культурного диалога разрабатывал младший современник Бахтина, немецкий ученый Вольфганг Изер, основатель школы рецептивной эстетики.
В 1986 году он написал работу «Изменение функций литературы», в которой кратко изложены ключевые идеи его направления эстетики. Изер считал, что в основе восприятия, рецепции читателем или зрителем любого произведения человеческой культуры лежит способность к интерпретации. Интерпретация позволяет читателю видеть в классических произведениях искусства нечто, что имеет отношение именно к его собственной жизни и актуальной эпохе. При этом в процессе интерпретации мы расширяем свой собственный опыт, «моделируем для себя неисчерпаемое множество “пробных жизней”», погружаясь в культурный контекст прошлых эпох (Изер, 2004, с. 39).
Неудивительно поэтому, что для Изера важнейшую роль в передачи культурного наследия играют музеи. Ведь множественность вкусов разных эпох объединяется под эгидой музея. Музейные экспонаты абстрагированы от своей исторической среды и тем самым получают статус произведения искусства. Именно в музее «работы начинают сосуществовать в едином времени», которое Бахтин называет большим временем, черпающим из великих эпох прошлого, но устремленного в будущее (Изер, 2004, с. 32–33).
Немецкий ученый, на примере литературы, показывает, как недоступные элементы культуры, «которые выпали из современной системы организации действительности», могут все же нам открываться. Мы не можем постичь их рационально, но только игрой воображения через повествование, последовательность образов, выраженных именно в литературе. Литература имеет дело с неподдающимся нашему пониманию осадком реальности и прежде всего реальностью нашего невидимого «Я», то есть образов, мифов и архетипов, на которых основывается явно выраженная, сознательная часть нашего разума (Изер, 2004, с. 42).
Ту же мысль мы видим у Бахтина, правда озвучил он её на шестнадцать лет раньше. Русский философ подчеркивает, что «смысловые явления могут существовать в скрытом виде, потенциально и раскрываться только в контекстах последующих эпох» (Бахтин, 1986, с. 351). Так, например, Шекспир вложил в свои пьесы огромный пласт жанров речевой народной культуры и тысячелетние театрально-зрелищные формы глубокой древности. Такая глубина произведений английского поэта содержит «сокровища потенциальных смыслов», которые только и ждут, что их обнаружат читатели будущего.
Таким образом, задачу литературоведения Бахтин видит в освобождении произведений культуры от плена конкретной эпохи, чтобы они стали доступны для диалога с прошлыми и грядущими поколениями. Бахтин (как и многие другие русские философы) вступает в полемику с Освальдом Шпенглером, считавшим культуры замкнутыми в себе сущностями. Культура для Бахтина выступает прежде всего как открытое единство. Знание о культурах прошлого расширяется с развитием наук (истории, археологии, культурологии), но единственный способ понять иную современную культуру, в понимании Бахтина, – это правильно выстроенные взаимодействие и коммуникация.
Пространственное измерение культур
Итак, учение Бахтина о диалоге культур заключает в себе не только чисто литературоведческую ценность. Как уже было сказано, его концепция культуры как открытого единства позволяет пролить свет на межкультурную коммуникацию, к которой прибегают не только антропологи и дипломаты, но даже обычные туристы, посещающие другие страны. Бахтин начинает рассмотрение этого измерения культурного диалога с упоминания распространенного заблуждения. «Существует очень живучее, но одностороннее и по тому неверное представление о том, что для лучшего понимания чужой культуры надо как бы переселиться в нее и, забыв свою, глядеть на мир глазами этой чужой культуры» (Бахтин, 1986, с. 352).
Безусловно, в определенной степени для понимания иной культуры необходимо попытаться посмотреть на мир глазами её представителя. Но нельзя свести этот процесс целиком и полностью к трансформации оптики. Диалог культур в этом смысле становится внутренне противоречивым и невозможным. Ведь попытка вжиться в чужую культуру означала бы попросту её дублирование или отражение как в зеркале.
Очевидно, что под пониманием чужой культуры имеется в виду совсем не это. Если на сцене театра мы увидим, как актер превосходно играет Тартюфа из одноименной пьесы Мольера и через речь, жестикуляцию и костюм передает образ своего персонажа – само это не означает, что этот актер знаком с французской культурой XVII века. Напротив, мы как раз считаем, что для этого успешного представления актеру необходимопредварительнопонимать эту культуру, её формы и содержание.
Поэтому Бахтин считает, что освоение чужой культуры возможно только в процессе творческого понимания. Такой подход подразумевает, что изучающий другую культуру не должен отказываться от себя, своего времени и места, а также собственных культурных особенностей. Как это ёмко выражает Бахтин: «Великое дело для понимания — это вненаходимость понимающего — во времени, в пространстве, в культуре – по отношению к тому, что он хочет творчески понять». Содержание любой культуры по-настоящему понять можно только извне, благодаря другому, который может наблюдать культуру со стороны.
Поэтому для взаимного осознания между разными культурами начинается диалог, в котором каждая из них углубляет познания о чужом культурном фоне. Но одновременно с этим происходит также и процесс самопознания в оттачивании собственной оптики восприятия и выделении особенностей своей культуры в противоположность чужой. Бахтин говорит о последовательной беседе, в которой «мы ставим чужой культуре новые вопросы, каких она сама себе не ставила, мы ищем в ней ответа на эти наши вопросы, и чужая культура отвечает нам, открывая перед нами новые свои стороны, новые смысловые глубины» (Бахтин, 1986, с. 354).
Проницательность и глубокий смысл идей Бахтина о диалоге культур подтверждаются историческими исследованиями конкретных примеров межкультурной коммуникации. Один из самых любопытных и необычных случаев такого взаимодействия был описан современной американско-канадской исследовательницей Натали Земон Дэвис. В своей книге «Путешествия трикстера», переведенной на русский язык в 2023 году, Дэвис рассказывает историю одного конкретного человека, оказавшегося посередине между двумя принципиально разными культурами. Речь идёт об ал-Хасане ал-Ваззане, арабском путешественнике XVI века, который в европейской историографии стал известен под именем Льва Африканского.
Ал-Ваззан родился в мусульманской Гранаде и вскоре после завоевания города Кастилией в ходе Реконкисты был вынужден вместе с семьей мигрировать в Марокко. Он вырос и получил образование факиха, исламского правоведа, в городе Фес, затем там же поступил на службу дипломатом к фесскому султану. В ходе своих дипломатических и торговых путешествий ал-Ваззан посетил империю Сонгай (современные Мали и Нигер), прошел вдоль северного побережья Африки через Алжир, Тунис, Каир вплоть до Аравийского полуострова, где совершил хадж в Мекку. Затем его миссия потребовала посетить Константинополь, куда он прибыл ко двору османского султана Сулеймана Великолепного. Но на пути домой в Марокко он был захвачен в плен христианскими пиратами и как особо ценный пленник передан в дар римскому папе.
В Риме ал-Ваззан был крещён самим папой Львом X Медичи и принял имя своего крестника Иоанн-Лев или, на арабский манер, Йуханна ал-Асад. После этого арабский путешественник остался в Италии и занялся, отвечая настроению эпохи, подлинно гуманистической работой. Йуханна ал-Асад занимался сочинительством, исследованиями и переводами совместно с еврейским врачом Якобом Мантино под покровительством кардинала Эгидио да Витербо и князя Альберта III Пио. Самой важной и знаменитой его работой стал труд «Об описании Африки и о примечательных вещах, которые там имеются», который на долгие годы стал основным для европейских читателей источником по истории, географии и культуре описываемого региона.
Как отмечает Дэвис, Йуханна ал-Асад в процессе создания своего opus magnum ориентировался на две аудитории. Он писал прежде всего для итальянцев, но и не забывал про свои североафриканские корни. «Для своих итальянских читателей он подыскивал эквиваленты весов, мер, монет, продуктов питания и материальных предметов. Для них же подбирал итальянские переводы слов, не имеющих эквивалента, таких как шейх, кади, Рамадан, халиф, имам…» (Дэвис, 2023, с. 172). Но в то же время, Йуханна ал-Асад подробно описывал религиозные конфликты и политические интриги мамлюкского Египта или империи Сонгай. Такое содержание было бы интересным и для образованных людей Магриба.
В любом случае, большую ценность работам Йуханны ал-Асада придает именно его особая перспектива, с которой он мог рассмотреть и сравнить арабо-африканскую и европейскую культуру. Оказавшись посередине между разными культурными мирами, арабский путешественник не скопировал для себя европейский образ жизни, но и не остался догматично предан арабской культуре. Сам себя Йуханна ал-Асад сравнивал с водоплавающей птицей, которая берёт лучшее от жизни на море и на небе, но при этом также избегает податей короля птиц или рыб, ловко примыкая к противоположному лагерю. (Дэвис, 2023, с. 177). Именно такой подход, по Бахтину, мы могли бы назвать творческим пониманием другой цивилизации. А фигура Льва Африканского, урожденного ал-Хассана ал-Ваззана, является живым доказательством возможности открытого диалога культур.
Заключение
Таким образом, Михаила Бахтина можно справедливо назвать не только выдающимся отечественным философом и литературоведом, но также и глубокомысленным аналитиком межстрановой культурной коммуникации. Его концепция культурного взаимодействия в форме диалога во времени (аспект эстетики) и в пространстве (аспект цивилизаций) объясняет, как люди в принципе могут знакомиться с чем-то непривычно другим. Только творческое понимание или интерпретация чужой культуры через свою собственную дает ясное и отчетливое представление о мышлении, нравах и обычаях другого народа. К описанному Бахтиным способу прибегал упомянутый мной в статье путешественник ал-Хассан ал-Ваззан, взглянувший на культуру Европы глазами арабской цивилизации.
Список литературы
- Бахтин, М. М. (1986). Эстетика словесного творчества. М.: Искусство.
- Дэвис, Н. З. (2023). Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами. М.: Новое литературное обозрение.
- Изер, В. (2004). Изменение функций литературы. Современная литературная теория. Антология. М.: Флинта: Наука.