Неисповедимы пути русской революции.

На исходе Гражданской войны, в 1920 году, Борис Савинков, организатор убийств Плеве, великого князя Сергея и Гапона, принял участие в белорусском походе атамана Булак-Булаховича – несостоявшегося «начальника Белорусского государства». Располагавший сравнительно небольшими силами и рассчитанный на массовый подъем крестьянства в свою поддержку (наподобие триумфальной высадки Фиделя Кастро с яхты «Гранма»), поход этот был отчаянной попыткой создания независимой Белоруссии перед лицом ее неминуемой советизации.

В автобиографическом «Коне вороном», обобщающем безрадостные впечатления того времени, Савинков впоследствии размышлял: «Мы выросли в парниках, в тюрьме или в «вишневом саду». Для нас книга была откровением. Мы знали Ницше, но не умели отличать озимых от яровых; «спасали» народ, но судили о нем по московским «ванькам»; «готовили» революцию, но брезгливо отворачивались от крови. Мы были барами, народолюбцами из дворян. Нас сменили новые люди».

Слова эти могут быть замечательным эпиграфом к истории камня преткновения белорусской историографии, первого национального государственного образования на белорусских землях – Белорусской народной республики (БНР). Поход Булак-Булаховича стал финальной точкой ее существования.

Возникновение государства через раскол единства

Путь белорусов к национальному государству, мягко говоря, тернист.

Первый удар по общности восточноевропейских славян был нанесен ханом Батыем. Земли Киевской Руси оказались разделенными на зависимые от монголов, там стали формироваться новые институты и новая политическая культура, и независимые, которые нашли защиту у языческих литовских князей, предпочитавших не вмешиваться в уклад жизни славян по принципу «старины не рушить, новины не вводить». Иго послужило катализатором формирования отдельного русского народа с его прочно укорененной евразийской составляющей, но оказавшиеся в стороне белорусы и украинцы еще несколько столетий по инерции жили единым целым.

Люблинская уния 1569 года не только ознаменовала возникновение нового государства – Речи Посполитой, но и окончательно расколола восточнославянское единство. Одним из ее условий было отделение Украины от Великого княжества Литовского (ВКЛ) и переподчинение ее Короне Польской. С первого взгляда, разница небольшая, ведь и ВКЛ, и Польша теперь представляли собой федерацию. Но дьявол, как всегда, скрывался в деталях. По законам Речи Посполитой, шляхта получала новые земли только в том субъекте федерации, откуда была родом. Следовательно, с Люблинской унией поляки открыли дверь для неограниченной экспансии в Украину, которая представляла весьма лакомый кусок для обогащения, ведь в самой Польше количество шляхты достигло критических значений (примерно один представитель неподатного сословия на десять представителей податных, что в разы превышало количество дворян в Московии и впоследствии стало головной болью для Екатерины Великой, решившей провести люстрацию шляхты). Белорусские и украинские земли оказались подвержены разным влияниям, и пути двух народов разошлись.

Но до формирования белорусской идентичности и, тем более, самосознания было далеко. Активную роль в препятствовании национальному строительству сыграла Варшава. Весь XVII век был ознаменован ее методичной цивилизационной экспансией и разрушением культурных особенностей, доставшихся ВКЛ в наследство от Киевской Руси. Столетие полонизации завершилось логичным шагом: в 1696 году единым языком делопроизводства для обеих частей федерации стал польский.

Данная политика привела к плачевным результатам. Несмотря на то, что на белорусских землях (вплоть до 1831) формально действовал даже отдельный свод законов – Статут ВКЛ 1588 года, гарантировавший местному населению право на «самость», к началу XIX века такой подход воспринимался не более чем анахронизм. Образованные слои белорусского населения были полностью растворены в польской культуре. Выходец из белорусского Новогрудка Адам Мицкевич стал классиком польской литературы. Выходец из брестской области Тадеуш Костюшко героически сражался за Конституцию 1791 года, по которой Речь Посполитая должная была стать унитарным государством с католицизмом в качестве доминирующей религии и польским языком в качестве государственного.

Необразованное же податное население белорусских земель было доведено до такого состояния, что вообще не осознавало свою идентичность и старалось о ней не задумываться. Этому способствовал особый экономический уклад, основанный на хищническом фольварочном сельском хозяйстве. Еще в XVI веке, во время небывалого роста цен на зерно в Западной Европе, в ВКЛ и Польше была проведена реформа: местные экономические субъекты стали производить сельскохозяйственный продукт не для собственных нужд, как предполагает феодальное натуральное хозяйство, а на продажу. Эта организация труда называлась фольварком и казалась шагом в сторону капитализма, если бы не одно «но»: работать на земле должны были не наемные рабочие, а крестьяне на условиях барщины, сроки которой законодательно увеличились. Более того, магнаты предпочитали отдавать свои фольварки арендаторам, стремившимся за пару лет выжать их как лимон и дополнительно увеличивавшим сроки барщины вплоть до шести дней в неделю, чем довели белорусских крестьян до почти животного состояния. Попытки бунта при этом подавлялись в Речи Посполитой с невиданной для той просвещенной эпохи жестокостью.

Парадоксально, но толчком к формированию белорусской идентичности, без которой невозможно было бы построение национального государства, послужила политика Российской империи. Парадоксально потому, что цари совсем не стремились к таким целям. Скорее, наоборот: белорусские и литовские губернии даже называться стали безликим Северо-Западным краем. Однако проводимая с 1831 антипольская линия значительно ослабила польский экзогенный фактор, до этого сковывавший белорусское население в монолитное целое, и способствовала расслоению его на три группы, по-разному воспринимавшие свое этническое место: верхние, богатейшие слои дворянства, среднее и мелкое дворянство. Вторая и третья группы стали центром кристаллизации нового, невиданного ранее белорусского национализма. Дворяне Калиновский и Врублевский издавали в начале 1860‑х «Мужицкую правду», первую белорусскоязычную газету в истории. К дворянам относились и первые классики белорусской литературы Винцент Дунин-Марцинкевич, Франтишек Богушевич, Янка Купала. Взгляды этой социальной страты постепенно эволюционировали от регионализма – примитивного восприятия идентичности как «почвы» – к полноценной белорусской идее – «почве и крови».

Взгляды же крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения белорусских земель (белорусы – одна из немногих хрестоматийных крестьянских наций в Европе, что весьма живо отражено в белорусском менталитете), не выходили за рамки упрощенного варианта регионализма, с легкой руки Янки Купалы называемого «тутэйшасцю». Более того, союз дворянства и крестьянства был на данном этапе абсолютно немыслим в силу исконного недоверия вторых к первым.

Непродолжительный период Белорусского Возрождения, ознаменованный Манифестом 17 октября 1905 года и продолжавшийся до 1917, не успел объединить упомянутые социальные слои, и в революционную эпоху белорусское общество вступило разобщенным. Неизлеченный раскол дворянства и крестьянства, собственно, и стал причиной падения БНР и становления БССР.

Новый центр принятия решений

События эти развивались стремительно.

Националистический подъем имперских окраин начался сразу с Февраля. Однако из всех народностей непосредственно на момент начала революции мощной организацией обладали только украинские националисты, собиравшие многочисленные митинги в поддержку решения украинского вопроса вблизи Невского проспекта еще в преддверии царского отречения.

Белорусские политические деятели смогли сориентироваться только ближе к середине 1917, когда стали оформляться координационные органы белорусского национального движения (в первую очередь, в лице Великой Белорусской рады). Тогда же решено было созвать Первый Всебелорусский конгресс для определения дальнейшей судьбы Белоруссии.

Примечательно, что центром принятия решений впервые стал ничем не примечательный и ранее никакой исторической роли не игравший Минск. Это было обусловлено тем, что Вильно, историческая столица и центр Белорусского Возрождения 1905–1917, находился под немецкой оккупацией. Белорусские лидеры, понимая растерянность и сомнения масс, не рискнули идти на полный разрыв с бывшей метрополией, как это сделали литовцы, которые составляли в Вильно меньшинство, но застолбили его как свою будущую столицу, на скорую руку организовав там Вильнюсскую конференцию, приведшую впоследствии к провозглашению Королевства Литвы и приглашению на трон немецкого принца из рода Виттельсбахов в качестве Миндовга II. О созыве Первого Всебелорусского конгресса российские власти были заранее и очень любезно проинформированы.

Тем не менее, взаимопонимания между белорусскими лидерами и пришедшими в России к власти большевиками достичь не удалось. Конгресс был быстро разогнан.

Реванш удалось взять после подписания Брестского мира: исполнительный орган Конгресса, Рада, издал 25 марта 1918 года Третью уставную грамоту, в которой провозгласила независимость БНР.

В течение ближайших двух лет, несмотря на оккупацию своей территории, БНР проводит колоссальную гуманитарную работу. Представители республики участвуют в Парижской мирной конференции, в государствах Европы налаживаются контакты с диаспорами, открываются посольства. Впервые в официальных документах идет речь о Белоруссии – более того, в меморандуме в ответ на претензии Литвы на часть белорусских территорий МИД БНР обстоятельно обосновывает, что в средние века именно белорусы несли в Литву цивилизаторскую миссию, а не наоборот.

Однако вскоре эйфория провозглашения независимости рассеивается и становится очевидным, что БНР, порождение национальной демократической интеллигенции и дворянства, никак не может мобилизовать широкие массы на переход от красноречивых разговоров к действиям. Путь, которым пошла Польша, Литва, Латвия, Эстония, для БНР оказался непреодолимым.

---

---

Последней ставкой руководства республики, находившейся уже в эмиграции, стал атаман Булак-Булахович, фактический военный министр, достаточно неплохо проявивший себя на фронтах Гражданской войны. При молчаливом невмешательстве Пилсудского Булак-Балахович собирает отряды для вторжения в Белоруссию, посчитав, что белорусское крестьянство готово восстать против большевиков (в 1920 крестьяне действительно все активней выражали недовольство новой властью, на Случчине даже началось вооруженное восстание, продлившееся около месяца). К нему примыкают разочарованные эсеры вроде Савинкова и остатки петлюровцев.

Поход Булак-Балаховича оборачивается бессмысленной катастрофой. Его атмосфера ярко передана Савинковым, который смакует в «Коне вороном» эпизоды сожжения живьем пленных большевиков, мародерства и ежедневных расстрелов. Крестьянство к походу не присоединяется, и БНР навсегда (вплоть до сегодняшнего дня) остается организацией в изгнании. Наступает эпоха БССР.

О влиянии БНР на становление белорусской культуры

Дискуссия о значении этих двух альтернативных государственных проектов для становления белорусской государственности живет в белорусском обществе давно и обостряется вблизи значимых юбилеев: СССР в этом году как раз сто лет, а Первому Всебелорусскому конгрессу сто пять. Всеобщий консенсус вызывает мнение, что при несомненной неудаче БНР без нее не было бы десятилетия белорусизации, пришедшегося на небывало плодотворные для белорусской культуры 1920‑е.

При этом очевидно, что провал БНР был обусловлен не столько просчетами его романтичного шляхетного руководства, сколько неготовностью широких крестьянских масс воспринять эти новые, незнакомые лозунги. Для этих социальных слоев потребовались еще десятилетия постепенных реформ под руководством старшего брата – России, чтобы сформировать свою национальную идентичность и шагнуть в сторону национальной государственности.

Возможно, при более жестких и активных действиях БНР смогла бы стать более-менее жизнеспособной политической структурой, но опыт Булак-Балаховича показал, что это вряд ли оказалось бы лучшей альтернативой. В 1930‑е гг. прославленный атаман, назначенный к тому времени польским генералом, отправился в Испанию советником к Франсиско Франко, чьим идеям искренне симпатизировал. Судьба Булак-Балаховича учит, что в условиях пассивных масс, не знакомых с демократическими ценностями, и оторванных от них пусть даже самых благородных лидеров самым вероятным сценарием явился бы приход к власти третьих людей и установление в БНР авторитаризма фашистского толка, как это произошло в большинстве стран Восточной Европы в межвоенный период.

Именно о неизбежной исторической правильности и справедливости вхождения белорусских земель в СССР думается в канун его столетия.

На сайте НИИРК опубликован авторский текст эксперта Павла Барахвостова. Мнение автора может не совпадать с позицией Института.